Сапфировый волк - Валерия Горбачева

На работе первым делом я звоню маме.

– Доброе утро, мамуль, как ты? – не удивляйтесь, но мы живем вместе, просто утром, когда я уходила, мама еще спала. А будить ее я не стала.

– Что-то я долго сегодня спала, наверное, опять давление меняется, или съела что-нибудь, – шутливый голос мамы успокаивает меня, снимает исподволь растущее раздражение, которое идет от неопределенности моего положения – я ведь так еще не решила, во сне я или наяву. Но рутина каждодневных дел, обыденность ситуаций и разговоров, знакомые лица и яркое солнце в окне моего кабинета, заставляют меня забыть о проблеме. Нет, я хорошо помню разрушенный самолет, и все, что с ним связано, но к концу рабочего дня я почти уверена, что это был сон. Очень реальный, правдоподобный, но все-таки сон. И слава богу, как говорится.

– Открытие выставки в четыре часа, – по мелькнувшим в глубине коридора очкам, я понимаю, что отвертеться от мероприятия мне не удастся. Можно было считать, что заведующая выставочным залом Боровикова Галина Алексеевна пригласила меня лично. Выставка местного художника Ивана Макова обещала быть неплохой, мы давно и, что называется, плодотворно с ним сотрудничаем, его произведения всегда отличались каким-то особенным светом и теплом, но, честно говоря, посмотреть картины я могла и в любое другое время… а так придется идти, стоять в толпе гостей, что-то обсуждать. А я люблю смотреть молча и одна, ну, в крайнем случае, с близким человеком. Я, честно говоря, вообще не люблю большое скопление людей, поэтому никогда не хожу на праздники в городе, на ярмарки и карнавалы. Единственное место, где толпа людей не мешает мне – это морской пляж. Я даже испытываю удовольствие, наблюдая за детьми, не желающими ни за что вылезать из воды, и за их мамами и папами, во что бы то ни стало желающими хоть немного растереть замерзших малышей полотенцами. Мне нравятся загорелые тонкие девушки, с хохотом и визгом летящие в воду с пирса и уверенные крутые парни, ныряющие вслед за девчатами. И бабушки с внуками, и тетеньки с дяденьками. Мне нравятся они все. На море. Та же компания в городском парке приводит меня в уныние. Но идти на открытие выставки придется.

В выставочном зале действительно много людей. Причем на удивление много наших, музейных. Обычно у большинства сотрудников находятся неотложные дела, и на открытии присутствуют только те, кому положено по статусу и те, кто эту выставку организовывал. А тут, смотри-ка, как много собралось! Хороший все-таки художник, надо подойти и поздравить его с новой выставкой. Пробираясь сквозь толпу, я чувствую, как кто-то берет меня за локоть. Обернувшись, я радостно улыбаюсь:

– Екатерина Андреевна, дорогая, здравствуйте, как удачно! Я ведь сегодня целый день не могла до Вас дойти, – я вижу, как она добродушно улыбается на мою шутку. Дело в том, что мы работаем практически в одном отделе, и видимся не просто каждый день, а в день несколько раз. А «дойти» до Екатерины Андреевны – это зайти в соседний кабинет. Но сегодня я и правда, никак не могла до нее дойти и занести книжку, обещанную два дня тому назад. Мне неловко, вчера я просто забыла, а сегодня, выбитая из колеи ужасным сном, я вообще слегка не в себе, но заведующая нашими фондами человек хоть и строгий, но отходчивый и все понимающий. Она работает в музее почти тридцать лет, и знает нас всех с момента нашего прихода. Слава богу, книжка у меня с собой в пакете (я собиралась домой сразу после выставки), и я торжественно отдаю ее. Мы стоим с Екатериной Андреевной, шутливо обсуждая неожиданно большое количество сотрудников на открытии выставки.

– Вы уже подходили к Ивану? – вздрогнув от неожиданности, мы дружно оборачиваемся. Ирина Леонидовна. Она тоже работает в фондах, но недавно – кажется, года два, как она приехала из другого города, где тоже работала в музее. Искусствовед, знающая и приветливая, но в ее присутствии я всегда ощущаю дискомфорт и какое-то напряжение. В музее таких людей несколько, тех, с которыми я поддерживаю лишь видимость легких дружеских отношений. Сотрудников, как и соседей, не выбирают, и приходится работать со всеми, хотя с большинством музейщиков у нас и впрямь почти родственные отношения. Да и не мудрено. Новеньких сотрудников в музее пересчитать – пальцев одной руки хватит с запасом. Зарплаты у нас маленькие, а работа специфическая, и специальные знания нужны, и экскурсии приходится водить и лекции читать, да и день часто бывает ненормированный. В общем, работы много, а денег мало. Поэтому коллектив у нас немолодой, зато проверенный.

– Нет, мы еще только собираемся, – приветливо отвечает Екатерина Андреевна, – а Вы?

Пока они разговаривают, я ищу глазами Аленку. Вижу ее стоящей с Катей совсем рядом, и, извинившись, быстренько отхожу к своим подружкам. К Ивану Макову мы подойдем чуть позже.

– А шампанское давать будут? – Аленка веселится, но поглядывает на часы. Ей задерживаться на работе долго нельзя – маленький Никита ждет.

– Если и будут, то только в конце мероприятия, ты по-любому не успеваешь, – мы с Катей говорим почти хором. От этого нам делается смешно, но долго не посмеешься – начинаются торжественные речи.

– Наташенька, Вы случайно не видели Виктора Николаевича? – Маргарита Зиновьевна, еще одна сотрудница, от которой лучше держаться подальше. Вопрос не по существу, так как Никольский стоит в двух шагах. Ей просто хочется поговорить, но для одного вечера это уже слишком и я просто молча киваю в нужном направлении, делая вид, что с увлечением слушаю очередного выступающего. Это, конечно, не очень вежливо, но где-то в глубине опять появляется смутное чувство тревоги. Почти не слушая ни выступающих, ни подруг, я пытаюсь понять, что меня тревожит. Ну не общение же с сотрудниками, пусть и не очень приятными, но все равно своими, обычно я же их вижу практически каждый день – и это никогда не вызывало тревоги. Наверное, меня беспокоит приближающийся вечер, а значит и ночь. Все понятно: я просто боюсь снова очутиться в самолете. Я вздыхаю. Надо будет на ночь почитать что-нибудь веселое и захватывающее, а еще лучше затеять стирку или уборку, чтобы вымотаться и уснуть без сновидений.

Шампанское давали, но Аленка уже ушла, а мы с Катей просто не захотели толпиться. В общем, не для нас ведь оно, а для гостей, пусть уж гости и наслаждаются. Побродив немного по выставке, гости и музейщики стали потихоньку расходиться. Мы выходим на свежий воздух небольшой группой и ненадолго останавливаемся на перекрестке. Я – на автобус, Катюша пешком в центр, несколько сотрудников решают вопрос – ехать на автобусе или пройтись пешком.

– Давайте прогуляемся, – говорит Екатерина Андреевна, – какой чудный вечер, таких теплых осенних дней может и не будет уж больше. Так тихо, тепло. Пойдемте!

– Пойдем, Катерина Андреевна, – Тамара Петровна, сотрудница фондов, проработавшая в музее не меньше самой заведующей, берет ее под руку, – я с тобой пройдусь пешочком, у меня сегодня муж поздно придет, можно и погулять немного.

Попрощавшись, мы расходимся в разные стороны. Стоя на автобусной остановке, я вижу, как Екатерина Андреевна и Тамара Петровна не спеша идут вдоль дороги, и, оглянувшись по сторонам, начинают переходить улицу. Я качаю головой – до пешеходного перехода еще метров десять, а они сокращают путь…

Неожиданно выскочившая из-за поворота стремительная иномарка даже не пытается притормозить… Как в замедленной съемке вижу Тамару Петровну, бегущую вперед, через дорогу и Екатерину Андреевну, почему-то отступающую назад, прямо под колеса машины. Удар, визг тормозов, дальше я ничего не вижу, все плывет перед глазами, но я понимаю, что бегу и кричу что-то. Мне кажется, что бегу я долго-долго, и не будет конца этому бегу, но я добегаю. Около лежащей на дороге Екатерины Андреевны, держа в руках ее шляпку, сидит на корточках Тамара Петровна, и что-то невнятно бормочет, какой-то мужчина вызывает «скорую» по мобильному телефону, больше никого нет. Даже беглого взгляда хватает, чтобы понять – моя помощь Екатерине Андреевне уже не нужна, но я все равно подхожу ближе, наклоняясь, чтобы убедиться в этом. И отстраненно отмечаю, как мало крови. Мне кажется, что я теряю сознание: все это уже было, я уже смотрела, наклонялась, удивлялась… в самолете. Другая обстановка – те же самые действия. Другое событие – та же реакция. Предчувствие? Предупреждение? Мелкая нервная дрожь постепенно превращается в самую настоящую тряску, мне уже не удержать в руках сумку, я не слышу, что мне говорят. Мужчина, звонивший по телефону, резко трясет меня за плечо и показывает на Тамару Петровну: та оглядывается по сторонам, как будто ищет кого-то.

– Возьмите себя в руки, нам нужна Ваша помощь, – наконец я слышу отчетливый внятный голос. Оглядываясь, я вижу молодого человека, секунду назад трясущего меня за плечо, он уже подошел к Тамаре и показывает ей на меня. Я подхожу ближе.